Алексей Саватюгин: «Финансы в неволе не размножаются»

— С законом о коллекторской деятельности оказалась очень сложная ситуация. Она была предсказуемо сложной, и она не стала проще. Потому что закон вроде бы касается регулирования очень небольшого сегмента финансового рынка, но при этом потенциально затрагивает миллионы граждан. Поэтому такое огромное внимание и регуляторов, и средств массовой информации, и общественности, и депутатов, и защитников интересов — тех и этих — к этому закону. И при всей моей любви к открытому обсуждению, к дискуссиям, к свободному обмену мнением, вынужден констатировать: такое пристальное внимание часто мешает принятию законов в более или менее приемлемом виде.

Потому что любой закон — это всегда ограничение кого-то в чем-то. И это правильно: надо ограничивать коллекторов, банкиров. Но ограничение должно быть компромиссное, любой закон — это баланс между интересами потребителей и производителей услуги, между регулятором и рынком. И закон о коллекторах тоже должен быть компромиссным.

Но сейчас очень сложно выдержать баланс, поскольку его обсуждение приняло не столько профессиональный характер, сколько эмоциональный. В принципе при подготовке финансовых законов сохранить профессиональный характер обсуждения возможно — когда речь идет о сферах, в которых не так много людей разбирается. С коллекторами же все гораздо проще: бандиты с бейсбольными битами пугают детей и обижают старушек, что тут обсуждать, надо все запретить. Учитывая, что скоро выборы, депутатам надо «капитализироваться» в качестве защитников прав потребителей. К тому же ни одно из государственных ведомств пока не готово прямо взять на себя ответственность за регулирование этого рынка, в том числе и Банк России.

— Да, но Министерство экономического развития вроде как должно стать регулятором коллекторского рынка? Или все-таки вопрос еще не решен?

— Не решен. Минэку поручили разработать законопроект. По чиновничьей логике это означает, что ему дальше это и регулировать. Но иногда чиновничья логика не работает. Потому что по общей логике коллекторы — это финансовый рынок, то есть ближе к сфере Центробанка. ЦБ никак не выражает сейчас заинтересованность что-то делать в этом направлении. Более того, есть официальные письма от ЦБ, которые сводятся к тому, что Банку России пока несподручно регулировать коллекторов.

— Тогда кто?

— Большой интерес к этой теме проявляет, например, Роспотребнадзор.

— Да, но он-то в этой теме однозначно выступает только с одной стороны — защиты граждан.

— Да, он только с одной стороны, но эта сторона очень громкая. А всегда есть логика коллективных действий, есть законы принятия политических решений. Часто небольшая группа активно заинтересованных лиц — малые коалиции — перевешивает большие коалиции незаинтересованных лиц. То есть какой-нибудь отраслевой лоббист, у которого на кону стоит миллиард, один перевесит миллион потребителей, у которых потеря будет по 10 рублей на каждого. Просто его выгода больше, чем индивидуальные потери каждого из тех, кто против. Именно поэтому отраслевые лоббисты часто пробивают законы против потребителей. Именно потому, что они гораздо более заинтересованы в принятии закона, чем потребители. Здесь же — другая ситуация. Любое, самое крупное коллекторское агентство настолько неслышимо на общем финансовом поле, а общественный накал настолько зашкаливает, что ситуация складывается не в пользу коллекторов.

— Понятна популистская позиция депутатов, понятна позиция Роспотребнадзора, который ведет себя зачастую грубо, но хотя бы действует в логике своих целей. Но по моим ощущениям, мы последний год наблюдали какую-то совершенно ненормальную антиколлекторскую истерию на ТВ. Вряд ли телевидение куплено антилоббистами. То есть был случай самораскручивающейся истерики или все-таки есть ощущение чьей-то режиссуры? Истории на ТВ просто душераздирающие — можно поверить, что коллекторы отрывают лапы котятам, насилуют 90-летних старушек и разбивают детям головы…

— У меня нет ощущения, что это какая-то срежиссированность. Видимо, просто тема скандальная и «вкусная». Можно со смаком пинать коллекторов, потому что они в принципе безответны, про них можно всякого придумать. Ни в коем случае не хочу сказать, что все коллекторы — ангелы, белые и пушистые. Конечно, есть много перегибов, равно как и в других сегментах рынка, есть и жулики, и мошенники, и те, кто явно переходит границы дозволенного. Но есть и другая опасность, к сожалению. Например, мне один глава крупного банка прямо глядя в глаза, говорит: «А мы против закона о коллекторах. Не именно конкретного закона, а против вообще любого. Потому что любой закон предполагает ограничение нашей деятельности. А нам не надо никаких ограничений».

— Собака лает, караван идет, иными словами.

— Да. Я пытался убедить, что это очень недальновидная позиция. Что такая позиция закончится принятием максимально жесткого для коллекшна закона. Причем понятно: законы экономики же никто не отменял. Будет плохо коллекторам — будет хуже банкирам. Банкиры будут вынуждены повышать ставки, поскольку возвратность долгов упадет.

— Тогда почему же ЦБ равнодушен к этой теме? Если любому здравомыслящему человеку понятно, что вопрос о коллекшне — это вопрос о цене денег в стране. Даже инфляция косвенно зависит от качества исполнения долговых обязательств в экономике…

— Именно так. Почему ЦБ равнодушен? У меня нет ответа. Есть одно соображение: наверное, руки не доходят.

— Да, на ЦБ, конечно, «навесили» много.

— Но есть и другой вариант ответа. ЦБ — слишком большая структура, там пятизначное количество сотрудников, есть вертикаль банковского надзора, есть вертикаль небанковского надзора. А коллекторы — это куда? Непонятно. С одной стороны, вроде бы логично в банковский надзор, но банковский надзор у нас достаточно консервативен и не хочет брать на себя то, что ему непонятно и не очень нужно. Они и так с большим скрипом взяли себе бюро кредитных историй. И, возможно, тут просто несогласованность внутри ЦБ. А на верхнем уровне действительно есть проблемы поважнее.

— По вашим ощущениям, все-таки, закон будет принят? И почему закон скатывается к определению того, со скольких до скольких и сколько раз можно звонить должнику?

— Да, это самое простое — установить количественное ограничение звонков. Другое дело, что оно, конечно, и обходится, и не проверяется, и слабо администрируется. Непонятно, что считать звонком? Ты позвонил, взяла трубку жена или ребенок должника — это считается за звонок? А если ответили, что должник занят, перезвоните попозже? Или ты не успел представиться, сразу трубку бросили. Вот это как? Считать за звонок или нет?.. И, мне кажется, сами разработчики законопроекта это понимают. Разумом понимают. Но почему надо принимать закон? Потому что есть поручение Совета безопасности, значит закон в том или ином виде будет. Но куда проще писать законы, которые все запрещают, чем законы, которые как-то балансируют интересы, дают какие-то дополнительные права.

Простой пример: идея запретить коллекторам звонить беременным, старикам или лицам, находящимся на лечении в стационаре. Вроде благородное дело. Но вопрос: как это узнать? Коллектор позвонил, а дама уже неделю, потом выяснилось, как беременна. Нарушил закон? Или как коллектор узнает, что должник в больнице? Это врачебная тайна, это ж невозможно. Или означает ли это, что этим группам граждан можно дать какие-то поблажки при возврате кредитов? Тогда давайте переписывать все кредиты на прабабушку старенькую, на племянницу беременную. А через какое-то время банкиры для этих групп клиентов будут устанавливать какие-то свои требования по скорингу и по ставкам.

— Часто звучит вопрос: зачем вообще коллекторы, если есть служба судебных приставов?..

— А зачем вообще нужны банкиры, если каждый может давать в долг соседу? Зачем нужны магазины, если каждый может купить продукты на овощебазе? Зачем вообще нужны какие бы то ни было посредники, если можно делать все напрямую? И я скажу «ужасную» вещь в том же стиле: зачем нужны депутаты Думы, если есть форма прямого народовластия?..

А ответ простой. Раз они появились, значит, они нужны. Если банкиры с ними работают, значит, это банкам выгодно. Банк же может не работать через коллекторов? Может! Но почему-то он это делает. Понятно, почему: потому что он может так избавиться от нагрузки «плохих» долгов, списать ряд пассивов, отдать непрофильную деятельность на аутсорсинг. Коллектор — это аутсорсинг внутренней службы взыскания. Точно так же, как, например, аудиторские компании или рейтинговые агентства,— это аутсорсинг системы риск-менеджмента. Да, ты можешь все делать сам. Но Адам Смит исследование первопричин богатства народов начал как раз с пользы разделения труда и специализаций. И он был не первый, кто до этого дошел. Так что вопрос, зачем нужны коллекторы, выглядит, на мой взгляд, примитивно и глупо.

— Есть ощущение, что наши коллекторы зациклились исключительно на взыскании. То есть их цель взыскать, например, 30 копеек из «просроченного» рубля по принципу с паршивой овцы хоть шерсти клок. А по идее коллекторы должны еще и возвращать клиентов в банк. Но я так понимаю, что ни один российский банк не поставил такую задачу коллекторам. Российские коллекторы работают так, что это последняя встреча клиента с этим кредитором. Я, например, ровно 10 лет назад взял 15 кредитов и по всем допустил задержку. И из 15 коллекторских служб только одна служба сработала так, что мне захотелось после погашения кредита дальше работать с этим банком. Все остальные — хамство, напор, непрофессионализм… Вот эта болезнь — она преодолеваема, или пока мы можем только помечтать об этом?

— Очень правильный вопрос. Да, конечно, в идеале коллекшн еще и возвращает часть должников в ряды полноценных клиентов банка. Но пока российский коллекшн осваивает только первую ступень — взыскание долга. Если банки будут ставить задачу вернуть клиента, думаю, коллекторы ее постепенно освоят.

— Недавно принят еще один долгожданный финансовый закон — о личном банкротстве. Он тоже был заложником эмоций, примерно так же, как и закон о коллекторской деятельности. В соответствии с законом, может возникнуть институт антикризисного управляющего для физических лиц. Может ли случиться так, что коллекторские агентства перестанут быть только вышибалами (пусть даже цивилизованными), а станут именно такими финансовыми консультантами, антикризисными управляющими?

— В идеальном мире, конечно, да. Хорошо бы, если б это было так. Но тут очень жестко свои цеховые интересы блюдут и арбитражные управляющие, и оценщики.

— А что, арбитражным управляющим России интересен рынок физлиц?

— Им может быть интересна часть рынка физлиц. У меня такое подозрение, что большая часть вот этого закона — не про массовый сегмент неплательщиков, это про отдельных очень крупных предпринимателей, очень богатых людей, которые в свое время навыдавали личные поручительства по кредитам своего бизнеса и которых сейчас привлекают по этим личным поручительствам. Посмотрите на первые иски о личном банкротстве — это история не про бабушек из сибирских деревень или школьных учителей, это всякие деятели из списка «Форбс». И депутаты. Появилась информация, что депутаты подали на банкротство.

— Символично!

— К сожалению, не на интеллектуальное банкротство, а на финансовое (улыбается). Вот такой рынок, конечно, может быть интересен антикризисным управляющим.

— А коллекторам эта тема не может оказаться интересной? Или они не готовы?

— Коллекторам, конечно, это может оказаться интересно, как и может быть интересно взять на себя часть функций службы судебных приставов. И, я думаю, ФССП может быть это интересно, они завалены мелкими исками. И в этом направлении хорошо бы развиваться, но сейчас идет такая атака на коллекторов, что мало кто думает о том, чтобы реально дать дополнительные полномочия этому рынку. Многие думают только о том, как бы его или закрыть совсем, или посильнее прижать. Хотя я против того, чтобы прижимать вообще любой рынок, если он вообще разрешен в стране. Но это уже философский вопрос.

— Есть шанс, что закон о коллекторах будет принят до выборов?

— Он должен быть принят.

— Из-за Совета безопасности?

— Да. Потому что если вообще не будет никакого закона принято, то, извините, это полная дискредитация вообще всей государственной вертикали.

— Третий важный финансовый закон, который после долгих лет «сражений» был принят,— это закон о регулировании Форекс-рынка. Этот рынок всегда был «с душком». Ограничения установлены очень жесткие, сравнимые с ограничениями в тех странах, где рынок Форекс в результате перестал развиваться. Тем не менее, сам факт появления такого закона — благо. Какое место, как вам кажется, в финансовой индустрии может занять рынок Форекс в ближайшей и среднесрочной перспективе? Я, например, горячий поклонник этого рынка, и меня пугает, что он несколько маргинален не только по действиям очень многих игроков, а по отношению со стороны потенциальных клиентов. То есть это либо студент, который нашел где-то 500 долларов и собрался резко разбогатеть, либо некий маргинал, бросающийся в форекс-трейдинг, как в казино. Хотя, на мой взгляд, при прочих равных для среднего класса — для части среднего класса, которая вовлечена в финансовую тематику,— это очень интересная штука…

— Да, рынок, вы правильно сказали, с душком. И да, там были и есть не очень добросовестные участники рынка, которые и котировками играли, и раскрытием информации. Играли все — и банки, и классические дилеры. Но тогда не было у этого рынка регулятора. Сейчас регулятор появился, в отличие от рынка коллекторов. Здесь понятно, куда идти, можно посмотреть в глаза регулятора. Другое дело, что регулятор нынешний не очень этот рынок любит и не очень готов его развивать. Регулятор очень любит биржевой рынок, а внебиржевой — не очень, если не сказать совсем не любит. И это проблема. Такая же, как с коллекторами. Речь будет идти только о закручивании гаек, а не о развитии, о допуске новых технологий, новых инструментов. Хотя, если мы говорим о нашей пресловутой финансовой грамотности, это, наверное, первый шаг финансовой грамотности. Вернее, первый — это взаимоотношения с банком, причем не получить кредит, а открыть счет, депозит. А второй — это, наверное, форекс. Форекс проще, чем торговля на рынке акций и облигаций.

— По идее, нелюбовь к внебиржевому рынку нелогична, потому что, по сути, с масштабным распространением интернета внебиржевой рынок однозначно будет развиваться. Сегодня человек из дома может выйти на любой рынок. Рынок Форекс — самый рискованный, но и потенциально самый прибыльный. И люди все равно туда пойдут. Неужели наш регулятор это не понимает?

— Думаю, регулятор понимает. Все-таки на нашего регулятора действительно много профессиональных, компетентных людей работает, к счастью. Но опять-таки есть чиновничья логика. Проще запретить и лучше держать при себе. Биржа — она у нас одна, вот она, под тяжелой государственной десницей. И желательно, чтобы у нас все было так, «при себе». Одно рейтинговое агентство, одна биржа, одна платежная система. А распределенная сеть принятия решений, много участников, которые разбегаются как тараканы, это неудобно. Неудобно не столько регулятору, сколько неудобно надзору. Как за ними всеми уследить? Конечно, надо все централизовать. Именно поэтому мы запрещаем криптовалюты, потому что там совсем другая технология, которая предполагает не централизованное хранение информации, а распределенное хранение, а это очень напрягает наших надзирателей. К тому же сложные технологии, в них же надо разбираться, а зачем в них разбираться, если проще запретить, не разбираясь? Поэтому, да, к сожалению, ряд решений наших регуляторов, не только ЦБ, но и законодателей, встают на пути прогресса.

— Чем, полагаете, закончится история с биткоинами? Мне, как человеку консервативному, тоже несимпатична криптовалюта. Но, судя по всему, реакция некоторых регуляторов в мире — запретить, потому что непонятно…

— Именно такая реакция. Разбираться в технологии этих блокчейнов — это ж кто-то должен разбираться. А так тебе сказали серьезные люди, что это угроза национальной безопасности, подрыв устойчивости, теневой эмиссионный центр, который подорвет нашу финансовую стабильность… Конечно, давайте запретим. А то, что в некоторых штатах США можно расплачиваться биткоинами как официальным платежным средством, в кафе можно ходить, бензин заправлять на автозаправках, а не только торговать на бирже и получать виртуальный доход, и то, что ведущие инвестбанки уже создали консорциум в разработке этих технологий,— это ж… Мы используем международный опыт только тогда, когда выгодно его использовать. Хотя я не думаю, что Соединенные Штаты и ряд европейских стран меньше, чем мы, озабочены контролем над финансовой стабильностью, легализацией преступных доходов и финансированием терроризма. Никто не скажет, что минфину США наплевать на налоговые преступления.

— Как вы думаете, чем закончится это история?

— Ну чем закончится… Подморозим еще один сегмент российского рынка.

— …Не у нас, а вообще в мире.

— В мире, я думаю, пробьется. Биткоины — это частный случай, а вообще подобного рода криптовалюты — это за последние полвека самый большой прорыв, наверное, вообще в экономических, тем более в финансовых новациях. Со времен создания Бреттон-Вудской системы, новой системы финансового миропорядка, это создание нового мира. А у нас в истории цивилизации было не так много подобного рода революций.

Вообще, я не специалист по биткоинам, есть у нас в России такие «зубры», с которыми лучше об этом поговорить, я могу их даже посоветовать.

— Ко мне на одном мероприятии подходили такие «зубры», но они мне показались то ли энтузиастами, то ли немножко сумасшедшими…

— И как вы прореагировали?

— Как ЦБ: я испугался и убежал. Потому что, с одной стороны, я понимаю как нормальный российский обыватель: раз наша власть что-то запретила, значит, дело интересное. А с другой стороны, я понимаю, почему запретила. Возникает тема прямо как у Энгельса — о роли государства. Возможно, когда закончится централизованная эмиссия, то кончится и государство. По крайней мере — в старом формате…

— Ну как сказать. Я все-таки поклонник австрийской экономической школы, которая среди прочего говорит, что зря государство монополизировало эмиссию денег. Должна быть свободная конкуренция валют. Если приедете в Гонконг, вы там какие увидите банкноты? Банкноты, которые эмитированы частным банком. У меня есть коллекция гонконгских валют. Банкноты — это что? Это же средство обмена, это гарантия.

— Долговое обязательство…

— Да. Перед кем? Перед Центральным банком. А если перед частным банком? История происхождения центральных банков какова? Центральные банки не создавались же как государственные банки.

— Да, до сих пор многие эмиссионные банки в мире — негосударственные. Но все равно это некий результат условного общественного договора: мы все собрались и только этому доверяем исключительное право на эмиссию.

— Верно. Но кто должен быть инициатором смены такого общественного договора? Можно через 200 с лишним лет после создания госбанка Российской Империи пересмотреть условия общественного договора?

— Теоретически, да, но вообще-то австрийская экономическая школа в этом вопросе напоминает австрийскую психиатрическую школу. Такая же радикальная… Все равно страшно. Я как обыватель боюсь, что биткоин не только «обидит» российское государство и российскую власть, но и может, теоретически, «обидеть» меня.

— Я прекрасно понимаю логику запретителей. Причем надо сказать, что в ЦБ более взвешенно подходят к этому вопросу сейчас, и не говорят, что надо запретить и точка, а говорят: давайте посмотрим. Это мои бывшие коллеги из министерства финансов предлагают уголовную ответственность за эмиссию криптовалют. Они, а не ЦБ.

— Как вы в целом оцениваете состояние российского финансового рынка? Вопрос, в числе прочего, и как к бывшему биржевику. Много говорили, что дно уже пройдено, либо что дно будет зимой, что кризис будет затяжной…

— А некоторые говорили, что и дна вообще никакого не было. И кризиса нет… Я бы подписался под оценкой состояния, которую недавно дал один из отцов-основателей отечественного рынка Рубен Варданян. Он сказал, что фондовый рынок в России был, фондовый рынок в России будет, но фондового рынка в России сейчас нет.

У нас, так скажем, создана почти блестящая инфраструктура фондового рынка. Биржа, центральный депозитарий, клиринг, законы, надзоры — в общем, все, что надо, все есть. А рынка нет. Понятно, почему. Нет денег, нет доверия, нет свободы. С одной стороны, все создано, но саморегулируемые организации таковыми называются, но таковыми не являются. И так далее. Биржи есть, но монополизм есть монополизм. Может быть, все это создано на вырост. Может быть, когда-нибудь к нам вернутся и западные инвесторы, и наши внутренние инвесторы подрастут, и перестанем мы шалить по несколько раз в год с пенсионной системой.

— Вот только что хотел сказать об этом. Если меня, как будущего пенсионера, недавно «отодвинули», то как можно ждать меня как будущего инвестора на нашем рынке, если интернет мне дает возможность выходить на западный рынок?

— Есть другая задумка у регулятора и у наших некоторых профессиональных участников: новый институт инвестиционных консультантов. Есть у вас некоторые денежки, вы придете к этому инвестконсультанту, спросите его, и он вам мудро посоветует, куда их вложить, на что их направить.

— Но что российский инвестконсультант может, например, сказать, если я вдруг вспомню слова Уоррена Баффета: «Если вы узнаете, что я инвестировал хотя бы доллар в Россию, то знайте, что я сошел с ума»?

— Вы задаете…

— Нехороший вопрос?

— Нет, хороший, но требует ли он ответа?

— Нет, не требует. В конце концов это частное мнение какого-то Баффета, а мы с вами о серьезных вещах говорим…

— Я против идеи инвестиционных консультантов. Это вроде бы и не должно меня касаться, но я против.

— Почему?

— Мы эту идею похоронили, еще когда я работал в Министерстве финансов. Но сейчас она опять всплывает. Почему? Потому что вводится новый лицензируемый вид бизнеса, который должен будет выполнять какие-то требования ЦБ, получать специальные аттестаты, вступать в СРО, платить за лицензии, сдавать отчетность. За что? За то, что ты даешь совет. Почему? Я не против инвестиционных консультантов, равно как и любых других консультантов. Я против того, чтобы опять ЦБ с его надзорной махиной придумал, что у него есть новый рынок для надзора. Почему я не могу сходить к своему товарищу и спросить, куда мне вложить миллион? Почему, чтобы ответить, ему надо будет получать лицензию в ЦБ? Почему совет не может дать твой банкир, или твой брокер, или твой форекс-дилер или еще кто-нибудь?

— У нас в стране одно время была хорошая тенденция — сокращение видов лицензированной деятельности. Где-то, по-моему, в конце девяностых…

— В начале двухтысячных даже.

— Да, точно. Это был реальный новый путинский курс по сравнению с девяностыми. Очень приятный курс…

— Да, очень приятный. И административная реформа тогда начиналась… Потом маятник в другую сторону качнулся. Когда-то мы сокращали количество чиновников и функций государства. И говорили о массовых приватизациях и прочее, было и такое. И это были не ельцинские времена, а вполне путинские времена.

— Инвестконсультанты — это хорошо. Но я как трейдер-практик, публично выступающий на финансовые темы, предложил бы пожестче — ввести уголовную ответственность за прогноз, если твой публично произнесенный прогноз не подтвержден собственными открытыми сделками на рынке. Нельзя такое пролоббировать? А то иногда бесит, когда рядом кто-то с тобой сидит на ТВ, тоже дает прогнозы, и говорит: «Нет, ты не прав, я точно знаю».— «А ты сам торгуешь?» — «Нет, я теоретик»… Вот такое бы ЦБ ввел, было бы замечательно…

— Сейчас я не так внимательно слежу за аналитическими обзорами наших инвестбанкиров. Но когда я за ними следил, сплошь и рядом было, когда какой-нибудь банк или инвесткомпания рекомендуют клиентам в своих обзорах покупать какую-нибудь бумагу, а смотришь в стакан биржевой — они стоят в продаже по этой же бумаге. Потом они объясняют, что у них же «китайские стены» между трейдерами и аналитиками, как вы могли подумать, что тут злой умысел.

Если же вернуться к теме судьбы фондового рынка… Фондовый рынок все-таки вторичен от реального сектора. И всегда будет. Вторичен для России, по крайней мере. У нас в стране есть экономика, но пока нет развития экономики. Фондовый рынок — один из самых динамично развивающихся сегментов мирового рынка. То есть постоянно какие-то новые технологии, новые инструменты, новации.

— У нас в России принципиально обновились аэропорты, рестораны, супермаркеты. В этом плане Россия очень талантливая страна, она умеет некоторые вещи быстро перенимать. Почему же отечественный фондовый рынок не может столь же быстро выходить на уровень мировых планок? Может, мешает то, что у нас «голубых фишек» — двадцать одних и тех же опостылевших имен? И то — все сырьевые или околосырьевые. Слава богу, что «Яндекс» и «Магнит» прорвались. Но это — редкие исключения… Так может, проблема фондового рынка — это проблема жуткой стагнации по части «локомотивов» российской экономики?

— Да, такова структура российской экономики. Сырьевые «фишки», тройка телекомов, пара госбанков — все. Весь фондовый рынок этим списком закончился, вы правы. А внутри этой «счастливой команды» иногда очень странные оценки происходят. Глава одной из крупнейших корпораций России публично обещал, что через несколько лет капитализация его компании достигнет триллиона долларов. Триллиона! О чем это говорит? О том, что топ-менеджмент «локомотивов», похоже, уже не имеет никакого отношения к реальной действительности. Он просто не представляет себе порядок цифр.

— ОК, черт с ними, с гигантами. Вопрос вот в чем: почему государство не стимулировало выход на фондовый рынок средних компаний России?

— А как это можно стимулировать?

— Ну не знаю… Например, стал публичной компанией — получай налоговую льготу.

— Это вряд ли пройдет. Но вот просто снизить стоимость выхода на биржу — это да, это можно. Снизить требования к листингу — это да. Когда у нас было много бирж, было много компаний. Они все недолго жили, но по крайней мере был выбор. Сейчас у нас биржа одна, требования по листингу у нее завышены, все попытки развить при Московской бирже какие-то площадки для инновационных компаний пока безуспешны.

Когда-то были всякие фондовые центры в районах Москвы, это один из плюсов лужковского правительства, может быть один из немногих. Он поддерживал эти центры. Можно было прийти почти что по месту жительства и посоветоваться, в какие предприятия вложить какую-то денежку. Да, были риски. Сейчас мы боимся рисков. Хотя непонятно, почему государство берет на себя эту роль и указывает, кому куда можно вкладывать. Так мы никогда финансовой грамотности не научим население, если государство будет пытаться контролировать все его финансовые решения.

Проблема в том, что финансовый рынок должен быть самым либеральным рынком. Могут быть монополизированными нефтяной рынок, газовый, транспортный… Это понятно. А вот финансовый рынок не должен быть монополизированным. У нас же последние много лет государство не только главный регулятор, но и главный собственник, главный игрок на рынке, главный эмитент, главный инвестор на рынке.

— И еще защитник прав потребителей…

— Да, и защитник прав. Так быть не может, такая конструкция недолговечна. Финансы не размножаются в неволе.

Bankir.Ru, 7 декабря 2015