Александр Меленкин: «Сейчас главный посыл можно сформулировать так: эффективность превыше всего»

Досье Bankir.Ru. Александр Меленкин. Родился 29 декабря 1976 года в Чебоксарах. В 2001 году окончил Московский государственный университет имени Ломоносова по специальности «экономика», магистр менеджмента.

В 1997–1998 годах работал в банке «Менатеп» специалистом отдела статистики и отчетности, ведущим специалистом отдела оценки планово-экономического управления. В 1998 году перешел на работу в банк «Русский стандарт», где прошел путь от сотрудника рабочей группы по реорганизации банка до заместителя директора финансового департамента – начальника управления финансовой отчетности.

Работу в ВТБ24 начал в апреле 2006 года на посту заместителя директора финансового департамента. С февраля 2008 года также является старшим вице-президентом банка. В феврале 2010 года назначен на должность директора финансового департамента ВТБ24.

С июля 2010 года входит в состав правления банка.

– Сегодня на рынке банки ищут новые сценарии развития. И этот поиск упирается в тему новых продуктов. Какие продукты на банковском рынке вы сегодня считаете потенциально наиболее перспективными? Особенно, если учесть, что розничный рынок – в довольно депрессивном состоянии, а малый и средний бизнес зависим от общей, весьма непростой экономической ситуации.

– Да, сейчас ситуация сама по себе довольно тяжелая, в силу геополитических событий и их влияния на экономику. На рынке розничного кредитования кризисные явления начинают развиваться, причем этот процесс идет уже года два, в моем понимании. Мы начали ожидать ухудшения качества розничных заемщиков еще года два назад, хотя этот сегмент очень фрагментирован, на самом деле. Сегодня ВТБ24 видит, что, действительно, ухудшение качества розничных кредитов есть, но ухудшение в первую очередь затрагивает те банки, которые специализируются на заемщиках так называемых массового и нижнемассового сегментов (в категориях доходов). В этих сегментах увеличиваются объемы проблемного кредитования, зачастую люди берут новый кредит, чтобы закрыть предыдущий.

Сегодня эти процессы могут усилиться: мы последний год наблюдаем ухудшение экономической ситуации, которое приводит к тому, что рост реальных доходов заемщиков серьезно замедлился. И кредиты в этой области становятся все более проблемными.

– Какие типы кредитов вы имеете в виду?

– В первую очередь – кредиты, которые доступны для нижнемассового и массового сегмента – небольшие кредиты наличными, чек объемом 70–80 тыс. рублей, кредиты по кредитным картам с чеком 30–50 тыс. рублей. Кроме того, проблемная зона – это, безусловно, POS-кредитование и, отчасти, сегмент экспресс-автокредитования – тоже небольшими чеками, 200–250 тыс. рублей. Сегмент клиентов ВТБ24, а мы фокусируемся большей частью на более обеспеченном сегменте, на среднем классе, куда менее проблемном. Скажем, ипотека демонстрирует отличное кредитное качество. Во многом тут сыграли свою роль уроки кризиса 2008 года, где мы немножко обожглись.

– Например?

– Мы тогда выявили узкие места, скажем так, не совсем зрелых процедур выдачи ипотеки. Ипотечный рынок, по большому счету, начал развиваться масштабно только в 2006–2007 годах. В это время был настоящий ипотечный бум, и тогда как в России, так и на Западе стали популярны программы ипотеки без первоначального взноса. Этим «переболел» практически весь тогда еще совсем молодой ипотечный российский рынок. Как вы помните, мировой кризис начался именно из-за ипотечных облигаций, то есть из-за некачественных ипотечных заемщиков… С тех пор и мы, и многие другие перестали играть в историю с ипотекой без первоначального взноса или с крошечным первоначальным взносом. Сегодня мы выдаем ипотечные кредиты, требуя, как правило, залог не менее двадцати процентов. Плюс никаких сверхкрупных ссуд, никаких валютных ипотечных ссуд.

– Что в сфере ипотеки можно отнести к крупным ссудам?

– В регионах – это кредиты на сумму более миллиона долларов, если в валютном эквиваленте. В Москве – более трех миллионов долларов. А средний объем ипотечной ссуды в Москве у нас гораздо меньше – до десяти миллионов рублей. В регионах – до трех миллионов рублей.

– Я правильно понимаю, что, отсекая излишне роскошествующих заемщиков или клиентов, которые не обладают достаточной внутренней финансовой дисциплиной, чтобы уметь скопить на начальный взнос, можно принципиально улучшить качество заемщиков?

– Да, это принципиально улучшает качество заемщиков. В этом бизнесе, чем выше первоначальный взнос, тем меньше стоимость рисков. И в таких условиях клиентами ипотеки становятся намного более зрелые, ответственные люди. Именно благодаря этому ипотека по-прежнему продолжает у нас оставаться одним из локомотивных и перспективных продуктов, даже в текущей непростой экономической ситуации. Спрос на ипотеку неплохой. Плюс мы видим, что, в отличие от сегмента небольших кредитов наличными или кредитных карт, этот сегмент не закредитован, что российский средний класс в разы меньше вошел в ипотеку, чем, скажем, на сравнимых по истории с нами рынках Восточной Европы. Спрос на ипотеку продолжает расти, хорошо растет в регионах. К сожалению, есть и минусы на этом пути. Центробанк поэтапно ведет политику повышения процентной ставки. Увы, эта история отыграет на повышение ставок ипотеки в том числе. Это, наверное, несколько притормозит развитие ипотечного кредитования, но темпы все равно будут довольно приличными. Я думаю, что ипотека – это локомотив не только в ВТБ24, но и для банковского рынка в целом на ближайшие два–три года…

– Вернемся к теме ухудшения качества заемщиков. На рынке бытует мнение, что многие «плохие долги» образца 2009 года на самом деле не расшиты, а просто «рассосались» в общих портфелях банков за счет последовавшего после кризиса нового прироста. Но, по сути, проблема плохих долгов не решена принципиально. Радикальное решение (создать банк и ЗПИФ плохих долгов) тогда так и не было принято, тогда положились на абсорбцию плохих долгов в рамках растущего рынка. Не повторится ли история? Не станет ли вновь уровень просрочки по кредитам системной проблемой?

– Этот вопрос в большей степени актуален все же не для розничных, а для корпоративных банков. Не секрет, что во многих банка, даже из первой десятки, есть свои «скелеты в шкафу», которые там «сидят» еще с 2008 года. Для розницы такой проблемы не было, по крайней мере, у нас. Безусловно, в ВТБ24 была запущена программа реструктуризации, как, собственно говоря, делал абсолютно весь рынок и для корпоративных заемщиков, и для розницы. И никаких посткризисных «скелетов в шкафах» не осталось. Что касается историй с накопленной текущей просрочкой, то такая проблема актуальна. Опять же в некоторых банках-монолайнерах ее значение уже приближается к двадцати процентам. И это может стать действительно серьезной проблемой. Визуально отчетности ряда розничных банков будут выглядеть ужасно. Но, полагаю, о глобальном кризисе плохих долгов речи нет. В 2008 году был резкий отскок на бурном кредитном рынке. Такого резкого отскока мы – в рознице, по крайней мере – точно не ожидаем. На 2015 год мы планируем темпы роста скромнее, чем в 2014 году. То есть сегодня взгляд на будущее довольно трезвый.

– Знаете, все мы, работающие на банковском рынке, под словом «банковский продукт» сразу подразумеваем кредиты. Вот и наш разговор пошел о них. Между тем, например, лично я как клиент давно уже сталкиваюсь с проблемой, что российский банк, кроме кредитования, зачастую ничего не может предложить клиенту, если он хочет не занимать, а наоборот, копить, инвестировать. Да, есть депозиты. А что еще?.. Раньше мне в банках говорили: вы исключение, клиенту массово нужны кредиты. Но на самом деле значительная часть среднего класса является «накопителями». Что можно ожидать по этой части? Почему банкинг никак не может с ними толково работать?

– Вы, действительно, озвучили очень важную проблему. Мы в ВТБ24 на эту тему давно размышляем. Причем особенно остро для нас она стояла год назад, когда и мы, и Сбербанк стали попросту проигрывать рынок депозитов. Система страхования вкладов играет с нами злую шутку.

Сама по себе идея страхования вкладов положительна. Но на российского вкладчика и на поведение ряда клиентов она действует отрицательно. Клиент идет в сомнительный банк за большим процентом по вкладам, а гарантию, по сути, своим участием в ССВ обеспечивают крупные банки. И многие кредитные учреждения спекулируют на этом.

Я даже не говорю про мелкие региональные банки, которые могут предлагать совершенно одиозные ставки по депозитам. Но мы стали проигрывать рынок и банкам из первой двадцатки, тем же монолайнерам. Многие известные банки могли спокойно предложить клиентам плюс два–три процента к нашим депозитным ставкам.

Кроме того, вы правы, должны быть и другие накопительные инструменты, кроме депозитов. Мы, банкиры, пытались, вечно пытаемся придумать разные продукты, но, если честно, у нас состояние отечественного фондового рынка таково, что, по большому счету, предложить-то нечего. Либо ОМС, который привязан к металлу и в этом смысле лишен маневренности. Либо сверхнадежный ОФЗ, который имеет совсем неинтересный доход. Либо какие-то если не «мусорные», то облигации второго эшелона, которые, скажем, у людей среднего состояния, понимающих риски этого эшелона, не пользовались успехом. Вынужден констатировать: российский банкинг пока еще только в поисках палитры накопительных инструментов. Здесь многое мешает – и состояние фондового рынка, и низкий уровень общей финансовой грамотности россиян, и неразвитость института финансовых консультантов, которые что-то рекомендуют, и довольно высокий уровень доходности по депозитам, позволяющий на 1–2 процента перекрывать уровень инфляции. Когда у тебя есть на руках депозит в госбанке по ставке, на пару процентов превышающей уровень инфляции – согласитесь, не каждый начнет искать что-то более интересное. Другое дело на Западе, где ставки на депозиты нулевые или близкие к нулю. Там спрос на другие, более интересные накопительные инструменты неизмеримо выше.

– Вы упомянули институт финансовых консультантов… Лет шесть назад в России зазвучала идея частного финансового планирования, появились первые финансовые советники, позже Сбербанк сказал, что создаст целую армию финансовых консультантов, Мне очень не нравится идея финансовых консультантов, работающих в конкретном банке, ибо это превратится в очередной маркетинг. Однако в целом ситуация с финансовым планированием у нас удручающая. Многим кажется, что финансовое планирование – удел богатеев, между тем российский средний класс вполне мог бы эффективно пользоваться этим… Насколько, на ваш взгляд, это может пойти в банках или – независимо от банков, насколько это интересно самим банкам?

– Мне тут трудно быть объективным. Лично мне это было бы неинтересно. Возможно, в силу профессии, но я предпочитаю сам себе формировать финансовые планы. Что же касается самой сути частного финансового планирования, то, разумеется, я это делаю. Рассчитываю свой баланс доходов и расходов. Я как финансовый директор абсолютно консервативный инвестор. Это означает, что в моих инвестициях доминируют депозиты (в корзине валют) и вложения в недвижимость.

Но не вижу ничего страшного использовать иногда овердрафт по кредитной карте, особенно – если удается вписываться в грейс-период. Использую в жизни и депозиты, и кредиты.

– Кстати, вам не кажется, что институт овердрафта по карте для разумного человека вполне закрывает все потребности, и ему нет необходимости брать потребительский кредит?

– Да, овердрафт – один из интереснейших кредитных продуктов, причем как для заемщика, так и для банка. В большей части экономика этого механизма строится на том, что рано или поздно клиент выйдет за грейс-период или использует карту с овердрафтом для снятия наличных и тогда даст банку прибыль. Для клиента же это возможность маневрировать, получать заемные средства, не тратя время на оформление кредита. В руках у разумного человека карта с овердрафтом обходится намного дешевле, чем обычный кредит. К сожалению, в России еще до конца не привыкли доверять карточным кредитам. Народ ведет себя довольно консервативно – на крупные покупки, турпутевки, ремонт берут кредит наличными. Тут им все понятно, а с банковской карточкой далеко не все дружат. Но, если вникнуть, то, конечно, это намного удобнее и для кредитора, и для заемщика. Полагаю, эволюция от наличных кредитов к картам будет продолжаться по мере финансового взросления россиян.

– Продолжая тему накопительных инструментов – насколько, на ваш взгляд, может быть интересным сейчас или в будущем вывод клиентов на трейдинг, на биржу, на рынок форекс?

– Это у нас уже есть, мы одни из лидеров этого рынка. ВТБ24 предлагает клиентам и форекс, и брокерское обслуживание. Тем более, что этот рынок очень динамично растет, несмотря на все кризисы. Форекс, на мой взгляд, для «обычного» клиента – это финансовая игра, по большому счету. Вопрос в том, что она может быть цивилизованной и вполне «упаковывается» в спектр банковских сервисов.

На классической бирже, по нашим наблюдениям, работает более финансово грамотный инвестор. В ВТБ24 порядка 200 тыс. клиентов зарегистрированы на бирже и около 10 тыс. – на рынке форекс. Мы видим довольно хорошие темпы прироста. И видим, что комиссионный бизнес, заработок на спредах – довольно эффективный инструмент для банка. Например, нам наши торгующие на бирже клиенты приносят в год доход порядка 1,5 млрд. рублей. Сам ВТБ24 зарабатывает в год 45 млрд., так что 1,5 млрд. в сравнении с этим – немало, довольно значимая величина.

Полагаю, рынок трейдинга будет расти на 20–25 процентов в год. Так что, в принципе, эта тема перспективная, несомненно.

– А насколько современный российский банк сам может быть активен со своим казначейством, со своей собственной работой на фондовых рынках, на других финансовых рынках?

– Ну, это история не про нас, наше казначейство имеет весьма консервативную позицию. Мы розничный банк, наше дело – продукты и сервисы, мы не можем быть активны на фондовом рынке, иначе возникают риски, не присущие классическому розничному банку. У нас есть своя собственная позиция, но только в надежных, сверхконсервативных бумагах из списка ломбардных ценных бумаг, утвержденного в ЦБ.

– Подытожим. Услуги по предоставлению трейдинга перспективны, но все же, по большому счету, магистральное направление развития банковского бизнеса по-прежнему лежит в розничном кредитовании?

– В России, пожалуй, что да. Думаю, что в ближайшие три года ситуация серьезно не изменится. Ну, о чем тут говорить, Ян, если у нас объемы розничного кредитования – около 10–12 процентов от ВВП? В Турции – около 20 процентов, в странах Восточной Европы – 30 процентов, в Англии и США – еще выше. Мы – только в начале пути, емкость рынка гигантская.

И если обстановка будет благоприятной, и ставки в какой-то перспективе пойдут вниз, то Россию ожидает новый кредитный и, особенно, ипотечный бум. Ипотека более 12 процентов и потребкредиты в районе 25 процентов – это все же отпугивает людей. А представьте ипотеку под 8–9 процентов и потребы по 15 процентов? Да будет новый кредитный всплеск. Тем более, что средний класс в России еще далек от кредитного насыщения.

– Однако, как вы верно отметили, этот потенциал зависит, прежде всего, от уровня ставок. А последний год в этом плане работал «против» кредитного бума.

– Последние полгода работали исключительно против – да, это верно.

– А на что тогда ориентироваться?

– Ну, я и не оптимист, и не пессимист, я считаю, что я – реалист (улыбается). Думаю, что даже в существующих сверхсложных условиях российская ипотека получит поддержку. Один из путей – фондирование через ипотечные облигации. Если облигации масштабно вытеснят депозиты в качестве источников фондирования, то ипотека неизбежно подешевеет.

– Насколько сейчас актуальны изменения в стратегии развития любого банка? В какую сторону? Ведь сегодня стратегия развития банковского сектора до 2015 года настолько далека от изменившейся реальности, что банкиры ставят вопрос о разработке новой…

– Мы смотрим пока на развитие ситуации.. Пока мы ставки не меняем… Довольно серьезно, на 20–30 процентов пересмотрели в сторону уменьшения прогнозируемые темпы роста, но в целом мы подходы к развитию никоим образом не пересматриваем. Хотя, повторюсь, пока смотрим на развитие ситуации.

– А в целом, насколько крупные банки способны динамично меняться, приспосабливаясь к ситуации? Ведь зачастую плата за размер – отсутствие маневренности. Перефразируя известную американскую банковскую формулу – «слишком большой, чтобы меняться»…

– Да, в крупных банках быстро, с колес переписать стратегию за месяц–два – это просто невозможно. Это факт, это не быстрая история. Крупные банки менее в этом смысле реактивные, чем мелкие и средние. Поэтому я и не думаю, что до конца года какие-то существенные изменения в крупном банкинге будет. Кроме уже ранее анонсированных изменений Сбербанка, ВТБ и ВТБ24.

– Бывают периоды, когда в развитие и управление банков вкладывают какой-то доминирующий посыл. Например, увеличивайте долю, боритесь за большие доли на рынке. В 2005–2006 годах акционеры многих банков наседали на топ-менеджмент даже не по прибыли, а именно по долям. Позже был новый посыл – оптимизируем расходы. А сегодня есть такая «фишка дня»?

– Вы абсолютно в точку попали. Да, именно так и происходит. Например, наша предыдущая стратегия 2007 года – там акцент на увеличение доли рынка был очень серьезный. Безусловно, при том, что акционеры всегда требовали от нас рентабельности. Сейчас главный посыл, наверное, можно сформулировать так: эффективность превыше всего.

– А если перевести это в плоскость каких-то конкретных решений?

– Рост производительности труда. То есть на отделение мы должны обслуживать существенно больше клиентов. Рост на 30–35 процентов в ближайшие три–четыре года. Развитие дистанционных каналов – интернет-банкинг, мобильный банкинг, банкоматная сеть. Для обеспечения всего этого – ускорение развития банковских ИТ-систем. Колоссальные вложения планируются в развитие ИТ-систем. И, наконец, более «глубокое проникновение» в существующую базу клиентов.

– Если попытаться хотя бы навскидку – насколько процентов можно поднять отдачу от имеющихся клиентов российского банкинга, по вашим ощущениям?

– Раза в полтора – точно совершенно. И опыт это подсказывает. Мы видим, что, когда с каким-то сегментом клиентов начинаем работать принципиально плотнее, то отдача повышается в 1,5–1,7 раза.

– Давно и многими констатировалось, что риск-менеджмент и финансовый анализ в российских банках отстает очень сильно и от ИТ-решений, и от качества топ-менеджмента. Риск-менеджмент вообще был в загоне во времена кредитного бума 2005–2008 годов, ну а финансовый и экономический анализ часто сводился к двадцатипятилетним мальчикам, которые хорошо умели завязывать галстук и рассуждать на общие темы… Насколько сегодня отставание этих блоков проблемно в российской банковской системе?

– Риск-менеджмент всегда развивается по спирали – это не только российская особенность, но и общемировая. В американских банках до мирового кризиса риск-менеджмент также изрядно был задвинут на задворки бизнес-блоков. Когда ситуация резко меняется, риск-менеджмент выходит на первый план. Кроме того, наш риск-менеджмент отставал от западного и по объективным причинам. У нас нет многих десятилетий кредитных историй, нет опыта полувековых и вековых кредитных практик. Думаю, с учетом юности, даже младенчества, нашего рынка, мы не так уж плохо выглядим по части развития риск-менеджмента и финанализа. Так что не вижу тут совсем уже печальной картины. Идет развитие, кризис дал свои уроки, и, надеюсь, они пойдут на пользу всему нашему финансовому рынку.

Кроме того, по спирали, циклично развиваются и подходы регуляторов к банкингу. После кризиса начинается эпоха более жесткого надзора и регулирования. Это тоже нормально. Лично я не отношусь к тем, кто верит в абсолютную достаточность пресловутой «невидимой руки рынка». Потому что рыночные механизмы сами себя от краха, от риска полностью защищать не могут. Государство должно строить свои защитные контуры, иногда – жесткие. Можно спорить по отдельным аспектам этих контуров, но в целом они необходимы и идут на пользу – это факт.

– Да, но, к сожалению, у нас в России есть такая болезнь, что государство всегда гораздо больше запускает руку в рынок, чем следовало бы с точки зрения эффективности.

– Согласен, бывает такое. Хотя Центробанк, считаю, в этом смысле действует гораздо аккуратнее, гораздо профессиональнее, чем многие другие государственные институты.

– Да, пожалуй, Центробанк, несмотря на всю критику, – это один из лучших примеров в российской бюрократии. Но, тем не менее, банки сегодня стонут…

– Если честно, по моим ощущениям, если и есть за что ЦБ жестко критиковать, так это за то, что очень поздно они спохватились, поздно стали тормозить кредитный рынок и очищать банкинг от недобросовестных игроков. Но – лучше поздно, чем никогда. А во всем остальном я их полностью поддерживаю. То, что они делают, – правильно.

– Но не является ли одним из побочных продуктов деятельности ЦБ, как к ней не относись, удорожание кредитных продуктов, удорожание финансирования в целом?

– К сожалению, здесь столько объективных факторов, что деятельность ЦБ почти ни при чем. Дайте развитый пенсионный рынок, дайте фонды, и у нас будет дешевая ипотека и дешевое потребкредитование, поверьте. Посмотрите, что сегодня происходит на банковском рынке. Основной источник фондирования – депозиты физлиц. Это недешевое фондирование, хотя для нас, госбанков оно обходится, безусловно, дешевле, чем по рынку в целом. Потому что мы ввиду размеров и надежности можем устанавливать ставки пониже. Но в целом не депозиты должны быть источником фондирования кредитования, а «длинные» ипотечные облигации. Я рад, что по ипотеке у нас уже примерно четверть фондирования обеспечивают ипотечные облигации. Мы везде – на совещаниях ЦБ, на отчетах в правительстве – говорим о необходимости развития этого направления. Вода камень точит, уверен, что наш рынок к этому постепенно эволюционирует. И мы эту историю в России должны развивать.

– Возможно масштабное развитие секьюритизации при достаточно импульсивном и проблемном фондовом рынке?

– Конечно, я не ожидаю мгновенного масштабного спроса с управляющих компаний. Но я же говорю об эволюции. И этот спрос можно простимулировать, этим должны заниматься крупные государственные институты развития. Это ВЭБ, это АИЖК…

Вообще, полагаю, у российского банкинга еще много ресурсов и много потенциала. Какой бы неоднозначной ни была внешняя ситуация, эти ресурсы и этот потенциал еще сыграют.

– Традиционный вопрос рубрики – чем живете, кроме работы?

– Семьей в большей степени. У меня трое маленьких детей – семь лет, три года и полгодика. Знаете, это не позволяет жить хобби (улыбается). В выходные встречаемся с друзьями, тоже семейными, и получается целый детский сад. Так что свободное время я полностью посвящаю детям. И думаю, на ближайшие года три о других хобби, желаниях и даже походе в кино можно забыть. Но – оно того стоит.