Как листья отрываются от почек,
Чтоб осенью отправится в полет,
Неслышно рвутся тонкие цепочки,
Связующие отходящий год.
Разомкнуто звено, но остается
Надежнее цепей и всех замков
Какой-то миг вчерашний. Он смеется
Сквозь дни и годы прожитых веков.
И через хлам обыденных мгновений
Ведет особый сокровенный счет.
Исполнен шепотом былых сомнений.
Сосчитан каплями его укромный гнет.
Оставив день вчерашний навсегда,
Простится шхуна с гаванью желанной.
И ляжет курс, где чистая вода
Скрывает черные, прожорливые камни.
Той шхуне не помочь, она должна
Пробить свой путь сквозь тернии и лавры;
И вспять уже не повернуть, волна
Уже стучится в борт и бьют литавры.
И мачта одевает паруса,
И к борту якоря подвязаны навеки,
Как только полновесная роса
Слезой прозренья тронет утром веки.
Восходит солнце. Уступил туман
Всесилье мифа ясности полудня.
Рассеялся пленительный обман
И виден путь, лежащий перед судном.
Он, склянками отмерив расстоянья,
Скрестив дороги стрелками часов,
Последние запоры отворяя,
Придет к причалу в лучшем из миров.
Исчезнет цель… На этом ли причале?
В пути, что вновь не сохранит следов?
Иль в суете блистательной начала
Забыта грудой умерших веков?
Смотрю на рей, где жили паруса,
На темный трюм. И палуба трепещет.
И, кажется, отпетая душа
Разбитых кораблей ответ нашепчет.
В глубь трюма, словно в черную дыру,
Легли балластом время и пространство.
Груз - память! Люки трюма отопру,
Запоры сброшу, вновь приму для странствий.
И для пути, свой смысл обретшем вновь,
И для его опасностей дорожных.
Его благая цель прощает кровь
И не прощает слишком осторожных.
И понял и прозрел, хоть видел мало,
Я знаю, зачем - жертва, что - алтарь.
Я знаю, зачем бился парус в скалы
И зажигался кормовой фонарь.
Я присягаю новому пути
На этом грузе, что на борт вновь поднял.
И, обрубив причальные концы,
Навеки парусам свободу отдал.
1986, август.