В Москве стреляют. За тысячелетнюю историю России это было лишь четырежды: в "великую смуту", во времена стрелецких бунтов, в 1812 году и в эпоху двух русских революций. За два последних года история словно вернулась к варварству.
Вчера видел разъяренные толпы коммунистов в Останкино и на Тверской. Очень много. Но вчера. Я сегодня сижу в Казани, в тихом кабинете. Это сегодня. Что будет завтра? Я не знаю. Завидую журналистам, которые смогли сохранить стройность мысли, могут делать прогнозы и умело тасуют политический пасьянс. Завидую и - не верю. Это похоже на игру в классики на текущей лаве вулкана. Со всех сторон трясет, а ты делаешь вид, что крепко стоишь на ногах.
В дни кризисов меня всегда трясет. В поездах. Так сложилось, что и в августе 91-го и осенью 93-го поезда везут меня по неизменному маршруту Казань-Москва и обратно. Каждый раз рушатся планы: то путч вместо дачного отпуска, то усобица вместо поездки на юг. Ничего не меняется?
Меняется. Тогда мы ехали с легким ознобом от вида танков и горящих троллейбусов, но и с радостным сознанием того, что не остались дома у телевизора, а сами участвуем в бою за то, что всегда исповедовали и отстаивали - в бою за идеалы демократии, свободы, мира. В последнем бою.
В этот раз я ехал с чувством подступающей к горлу тошноты. Потому что тот бой оказался не последним. Потому что два года назад нас всех и собравшихся на баррикадах, и с замиранием сердца слушавших дома новости - жестоко обманули. А сегодня окончательно предали те, кто призывал к этим самым идеалам демократии, свободы, мира.
Нас предали. Они - у власти, у политики, у денег - заставили нас, народ, целое, опять разорваться на две части. И одна не выдержала психоза, она начала убивать.
Нет смысла пересказывать события трех минувших дней. "Черные генералы", собравшиеся в Белом доме, сполна использовали десятидневный тайм-аут и начали беспримерную атаку на Москву, смяв омоновские кордоны, пойдя на штурм мэрии и "Останкино", переворачивая и поджигая машины. Схватка в столице, сердечный приступ патриарха, жалкое лицо Лужкова, еще недавно лоснившееся от уверенности в себе, надписи на заборах "Смерть Ельцину!" и "Долой коммунистов!"
В воскресенье вечером в Москве один за другим вырубились несколько телевизионных каналов, затем - радио - и, спустя две минуты телефоны. Телефоны через четверть часа вновь заработали. На подступах к Москве уже грохотали гусеницы боевых машин. Наутро сторонники президента ответили звериной стихии хасбулатовцев огнем.
То, что первые, дойдя до края, принялись убивать народ "ради народа" - объяснимо, по крайней мере, с ними все ясно. Но эти-то - как могли? Иного не было дано, исчерпан весь арсенал воздействия, все попытки понять друг друга и объяснить - не главарям, не вдохновителям, а той самой части народа, которая собралась у баррикад? Не верю.
Они говорят, что стреляют не в народ, а в психопатов-коммунистов. Но разве та пожилая женщина, горланящая с толпой коммунистические лозунги, не может быть моей бабушкой? Пусть дурой, пусть истеричкой и сволочью, но - моей. Или вашей. Или опять поступиться родными потому, что они - "враги народа"?
Они - это мы. Наши. Это слово, изнасилованное Невзоровым, с такой издевкой использовали, соревнуясь в остроумии, демократы - политики и журналисты - и автор этих строк в том числе. Но сейчас, постояв у омоновских заграждений, глядя на эти перекошенные злобой и в то же время растерянно-беззащитные лица "коммуняк", понял - они наши. Нам от них никуда не деться. И мир, свобода, демократия - это для всех, значит и для них. Это - во всех случаях и в самых страшных обстоятельствах неизменный приказ истинной демократии: "Не стрелять!"
Они решили стрелять. Им надоело развлекать нас взаимными обвинениями в коррупции, демонстрацией записей телефонных разговоров и набитых "компрой" чемоданчиков. Они сочли, что раз им так долго дозволялось играть в цирк, значит, дозволено играть и в войну.
Они говорили о "порванном конституционном пространстве" или своем радении за реформы и демократию. Но проговорились. Недавно пресс-секретарь Ельцина, комментируя указ о поэтапной конституционной реформе, сказал, что "последней каплей, переполнившей чашу президентского терпения", стало похабное выступление Хасбулатова с знаменитым "пощелкиванием по воротнику". Значит, для этих двоих отрицательный ответ на вопрос - "ты меня уважаешь?" - повод для того, чтобы прикрыться нашими телами и пустить в ход оружие?
Вызывает отвращение суета Кирсана Илюмжинова, который пытается в эти дни ловить рыбку в мутной воде, но в одном он прав: Президент должен быть гарантом мира и стабильности для всех, а не только для своих сторонников. Мы "похлопали по плечу" эсэнговских президентов, которые подобно Назарбаеву и Шаймиеву заявили, что будут президентами не титульных наций, а всего населения своих республик. Почему мы забыли потребовать от Ельцина, чтобы он был президентом всех россиян, а не только президентом демократов?..
Когда-то я гордился, глядя на снимок тассовского фотографа, запечатлевшего меня на баррикадах 91-го рядом с Ростроповичем. Сейчас Ростропович возвышается над Красной площадью, а я стою в длинной очереди за жетонами метро. И он там по-прежнему одержим борьбой, и он, завершив знаменитый концерт, кричит слова, которые западные телевизионщики смущенно вырезают из своих репортажей. "Да здравствует наш президент! Да здравствует наш мэр! Позвольте отнести эти аплодисменты не Чайковскому, а Президенту Ельцину!"
Я все готов понять. И то, что у Ельцина и демократов не было иного выхода. И то, что не они первыми нажали на спусковой крючок. Но я не могу аплодировать за это...
А что мы вообще можем?
Газета «Известия Татарстана» (Казань), 5 октября 1993 года