Без замены

«Уход» - потому что глупо говорить, что Гурченко умерла. Для таких людей смерти нет. Она будет петь и смеяться и через много десятков лет. Встречать Олега Басилашвили в ресторанчике провинциальной станции. Спасать семерых козлят от Михаила Боярского. Искать соломенную шляпку с Андреем Мироновым. Напоминать про пять минут, за которые можно успеть жить. Она - будет. Совершенно неважно, как будет называться тот прибор, который сотрет границу времени между ней и нами, - телевизор, DVD-плеер или виндоус-медиа. Какая, к черту разница. Важно, что будет «по ту сторону экрана». И кто там будет.

Они уходят. Уж сколько их упало в эту бездну… Сообщили, что Людмила Гурченко похоронена на Новодевичьем кладбище рядом с Татьяной Шмыгой и Вячеславом Тихоновым. Как обидно нелепо это звучит. Потому что мы привыкли к другому. Чтобы она СТОЯЛА на сцене между Татьяной Шмыгой и Вячеславом Тихоновым. Между десятками других исполинов, которых породила Россия во второй половине нашего века. Того, который мы так долго и привычно называли «нашим». И долго еще привыкать, что теперь его называют «прошлым».

Понятно, что когда уходят люди, – принято говорить много-много красивых слов. Но понятно и другое - если кто-то тихо шепнет: «Ну, это жизнь… ничто не вечно… всегда так было… люди уходят, что ж».

Дело не в этом. То, что творится в последние годы с самым великим поколением русской культуры, это не просто уходы. Это – потери вселенского масштаба. Валентин Гафт по поводу ухода Гурченко сказал: «А главное, ведь и непонятно, как мы будем без нее. Замены ведь ей нет, и ничего похожего нет».

И вот это – не просто посмертный комплимент, хорошие слова об ушедшей. Замены нет - это констатация.

Писали, что Гафт зарекся писать свои знаменитые эпиграммы. И писали также, что он, может быть, сам того не желая, все-таки недавно породил еще одну: «Страшно не то, что ты умрешь. Страшно, что ты умрешь, и тебя сыграет Сергей Безруков».

Боже упаси обидеть тут этого актера – у него свои поклонники, они его любят, говорят, талантливый. Хотя вряд ли мне захочется смотреть, как этот актер играет Владимира Высоцкого. Слишком пока еще близок к нашему времени Высоцкий. И достаточно сохранившихся записей самого Высоцкого, чтобы удовлетворяться суррогатом. Попробовав бразильского кофе, уже не сможешь думать о ячменном напитке «Летний».

Дело не в этом.

«Гулливеры уходят, лилипуты остаются», - сказал Михаил Боярский о смерти Гурченко. Это беспощадный диагноз.

Потому что ощущение вымирания не оставляет. Почему они уходят? Почему так рано? 75 – разве это возраст сегодня? Недавно премьер Берлускони и премьер Путин рассуждали о том, что в условиях нынешней медицины и нынешней биологии питания люди могут жить до 100-120. Как же жаль, что не успели те, чьи года были бы для нас всех на вес золота. Спасибо, что мне светит жить еще лет восемьдесят. Но как же скучно их будет жить без ТАКИХ исполинов.

Дайте мне замену! И не надо ссылаться, что это – «возрастное», что, мол, это просто так всегда кажется, что раньше «деревья были больше». Нет. Гулливеры уходят, лилипуты остаются.

Один мой друг, хороший, талантливый московский финансист и искренний человек, буквально три-четыре года назад бывший источником позитива, надежд и светлого взгляда на жизнь, совсем недавно заметил, что, мол, не чувствует больше надежды в России и что надо уезжать, чтобы спокойно провести зрелось и встретить старость где-нибудь в Европе. Наверное, у него есть какие-то свои, абсолютно личные причины. Но ясно и другое - когда уходят гулливеры, хотят уйти и все те, кому не хочется, неинтересно жить рядом с лилипутами.

Говорят, что России нужен новый драйв, модернизация и какая-то там национальная идея. Да полноте. России нужны гулливеры. А национальная идея – она к ним приложится. Вспомните Россию 70-80-х. Буженина по выходным и только в Москве, талоны на масло, записи на цветной телевизор. Сосед «Жигули» купил – событие. Всеобщее отсутствие – даже не денег, вообще нормально инфраструктуры потребления. Но как же было в ней весело жить. В ней встречали Новый год с одним и тем же, никогда и никому еще не надоевшим фильмом. Ее обитатели искали под Смоленском формулы любви. По ней колесил тогда «зеленый фургон» и повозка капитана Фракасса, и это ее равнины пересекал человек с бульвара Капуцинов, и на ее неприбранных вокзалах двое могли найти и себя, и жизнь.

Куда-то все подевалось. Тогда мы точно знали: нам бы еще чуть свободы, чуть благополучия, чуть больше возможности видеть мир – и все будет. А когда все это случилось – оказалось, нет больше драйва. Потому что как-то вереницей безвозвратно ушли и уходят люди, которые этот драйв умели рождать. Из звуков кино и стареньких декораций Мосфильма. Из миража, из ничего.

Изнутри.

Им нет замены. Генералов МВД и лампочки заменить можно. Гулливеров – нельзя. Пусто становится жить в России без ее гулливеров.